Радиоизотопные мозги вылечились. Процесс, начатый ментальным извержением Бронсона, наконец исчерпал себя и сошел на нет — с помощью индукции. Спустя три дня самолет забрал Квейла и улетел на север, в Южную Америку. Форд остался на станции, чтобы обобщить результаты исследований.
Атмосфера на станции совершенно прояснилась. Теперь здесь было уютно, спокойно и даже радостно. Интеграторы уже не казались дьяволами, а были просто приятными для глаза стройными белыми колоннами, в которых размещались радиоизотопные мозги, послушно отвечающие на вопросы Крокетта. Станция работала без помех, А на поверхности ветер подметал полярные просторы снежной метелью.
Крокетт готовился к зиме. У него были книги, кроме того, он нашел старый этюдник, просмотрел свои акварели и пришел к выводу, что до весны проживет без проблем. На станции не осталось ничего угнетающего. Опрокинув стаканчик, он отправился в инспекционный обход.
Форд стоял перед интеграторами, задумчиво глядя на них. Он отказался от предложения выпить.
— Нет, спасибо. Кажется, все в порядке, депрессия кончилась.
— Вам нужно чего-нибудь выпить, — настаивал Крокетт. — Вы многое пережили, и один глоток пойдет вам на пользу. Смягчит переход.
— Нет. Я еще должен обработать отчет. Интеграторы настолько логичные устройства, что будет жаль, если они начнут испытывать психические расстройства. К счастью, это им больше не грозит — я доказал, что безумие можно лечить с помощью индукции.
Крокетт язвительно посмотрел на интеграторы.
— Только посмотрите на эти воплощения невинности.
— Да! Когда кончится эта метель? Я должен заказать самолет.
— Трудно сказать. Последняя продолжалась целую неделю без перерыва. А эта… — Крокетт пожал плечами. — Я попробую выяснить, но ничего не обещаю.
— Мне нужно срочно возвращаться.
— Понимаю, — сказал Крокетт.
Он поднялся на лифте в свой кабинет и просмотрел поступающие запросы, выбирая, что ввести в интеграторы в первую очередь. Один был важным — геологический прогноз сейсмической станции из Калифорнии. Впрочем, и с ней можно было подождать.
Пить он больше не стал. Так уж сложилось, что план оргии реализовать не удалось. Облегчение само по себе оказалось сильным средством.
Теперь, тихо посвистывая, он собрал бумаги и вновь отправился в Череп. Станция выглядела прекрасно. Впрочем, возможно, это вызывалось сознанием отмены смертного приговора. Тем более что проклятая депрессия была куда хуже верной смерти.
Он вошел в лифт — старомодный, на рельсах с противовесом. Рядом с интеграторами нельзя было использовать магнитный лифт. Нажав на кнопку и глядя вниз, он увидел под собой Череп и белые колонны, уменьшенные перспективой.
Послышался топот. Крокетт повернулся и увидел бегущего к нему Форда. Лифт уже пошел вниз, и ирландец потянулся к кнопке «стоп».
Впрочем, он тут же передумал, потому что Форд поднял руку и направил на него пистолет. Пуля попала Крокетту в бедро, он покачнулся и навалился на рельс, а Форд одним прыжком оказался в кабине. Лицо его утратило обычное бесстрастное выражение, глаза горели безумием.
Крикнув что-то непонятное, Форд вновь нажал спуск. Крокетт отчаянно метнулся вперед. Пуля прошла мимо, а он со всего маху налетел на Форда. Психолог потерял равновесие и повалился на рельс. Когда он попытался выстрелить еще раз, Крокетт, едва держась на ногах, ударил его в челюсть.
Точность и сила удара оказались фатальными. Форд полетел в шахту, и через некоторое время снизу донесся глухой удар.
Лифт мягко двинулся. Постанывая от боли, Крокетт разодрал рубашку и перевязал обильно кровоточащую рану.
Холодный свет флуоресцентных ламп осветил колонны интеграторов. Их вершины сначала поравнялись с Крокеттом, а потом стали уходить все выше и выше по мере того, как он опускался. Выглянув за край платформы, он мог бы увидеть тело Форда, но этого зрелища и так было не избежать.
Вокруг стояла полная тишина.
Все дело было в напряжении и запоздалой реакции. Форду нужно было напиться. Алкоголь смягчил бы резкий переход от долгих месяцев сущего ада. Недели борьбы с депрессией, месяцы постоянной готовности к опасности, которой он придавал черты материального противника, жизнь в неестественном темпе… Потом — успех и спад депрессии. И тишина… смертельная, ужасная, и время, чтобы расслабиться и подумать.
Вот Форд и спятил.
Крокетт вспомнил, что он говорил об этом несколько недель назад. У психологов порой проявляется склонность к душевным болезням, именно поэтому их привлекает эта область медицины, именно поэтому они ее так хорошо понимают.
Лифт остановился. Неподвижное тело Форда лежало совсем рядом. Крокетт не видел его лица.
Психические болезни типа маниакально-депрессивного психоза — случаи довольно простые. Шизофрения куда сложнее. Она неизлечима.
Неизлечима.
Доктор Форд был шизоидным типом, он сам сказал это пару месяцев назад.
И вот теперь доктор Форд, жертва шизофренического безумия, умер, как и Бронсон, насильственной смертью. Тридцать белых столбов стояли в Черепе, и Крокетт, глядя на них, испытал приступ тупого парализующего ужаса.
Тридцать радиоизотопных мозгов, сверхчувствительных, готовых записать любой новый ритм на своих чистых схемах. Но на этот раз не маниакально-депрессивный.
Теперь это будет неизлечимое безумие шизофреника.
Извержение мысли… о-о! Вот он, доктор Форд, лежит мертвый с безумием, закодированным в его мозгу в момент смерти. Безумием, которое могло принять любую причудливую форму.
Крокетт смотрел на тридцать интеграторов, прикидывая, что творится под этими белыми сверкающими оболочками. Прежде чем кончится метель, ему предстоит это узнать.
Потому что станцией вновь завладел призрак.
День, которого нет
(пер. с англ. Д. Литинского)
Айрин возвратилась в Междугодье. Для тех, кто успел родиться до 1980 года, этот день не считается. Он проставлен в календаре специально между последним днем старого и первым днем нового года. Это день отдыха, отрешения от всего, что накопилось за год.
Нью-Йорк грохотал. Многоголосая реклама преследовала меня по пятам и не оставляла даже на полотне скоростного шоссе. А я как назло оставил дома ушные пробки.
Голос Айрин зазвучал из-за решетки микродинамика над ветровым стеклом. Удивительно — сквозь грохот и темой я четко слышал каждое ее слово.
— Билл! — взывала Айрин. — Ты слышишь меня, Билл?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});